Друзья познаются в огне [litres] - Леонид Андреевич Андреев

— Что случилось, Никки? — в привычной манере, беззаботно спросила супруга.

Николай Петрович, низко склонив голову, протянул ей письмо от Владимира Ивановича. Мишель села в кресло и внимательно его прочитала. По окончании чтения она повернула лицо к мужу и столь же спокойно произнесла:

— Хорош гусь! Ты ему денежку, а он тебе каку. Видите ли, у него сердце кровью обливается. Сам замутил всё это дело, а теперь на попятную. Впрочем, как я поняла, он предоставляет тебе право действовать на твоё усмотрение. А он, в свою очередь, обязуется молчать на основании вашей давней и верной дружбы. А посему нечего грустить и сомневаться, милый. Считай, что этого письма не было. Его просто нет.

И Мишель яростно разорвала письмо на мелкие кусочки, приговаривая:

— Ага, вот так взяла и отдала какому-то дяде столь вымученное счастье моей семьи. Перебьётся, поезд ушёл. Раньше надо было думать. И никакой суд ему не поможет. Пусть даже не рассчитывает, — продолжала распаляться Мишель. — Инвалид — себя не может носить, а туда же — отец, видите ли, отыскался.

И, швырнув на пол многочисленные обрывки, Мишель подвела черту:

— В общем, всё, Николай, считай, что письма не было, вычеркни его из своей жизни. А обрывки домработница сейчас соберёт.

Николай Петрович поднёс указательный палец к виску и произнёс, обращаясь к Мишель:

— Из головы это не вычеркнешь.

— Всё, хватит нюни распускать. А своему дружку с этого дня прекрати оказывать финансовую помощь, а не то он, глядишь, ещё что-нибудь этакое подкинет. От чего ты опять в больницу сляжешь. Идиот какой-то, а не друг.

Мишель вышла из кабинета. Как ни тяжело было, но со словами жены Николай Петрович, хоть и с трудом, но согласился. Тем более что в кабинет тут же вбежала счастливая Мариночка и, обхватив шею Николая Петровича руками, расцеловала его в щеки.

— Никки, мы только что катались на катере по морю с ребятами и Аркашей. Было так здорово! А завтра учитель колледжа обещал всем конную прогулку.

— Вот и здорово, Мариночка, вот и хорошо. На ужине всё подробно расскажешь, а сейчас мне надо перейти в другую комнату по делу.

И встав, Николай Петрович перешёл в смежную с кабинетом комнату. Марина добродушно посмотрела ему вслед и уже собралась вприпрыжку выскочить из комнаты, как неожиданно увидела в кабинете отца непорядок — разбросанные по полу мелкие обрывки бумаги.

— У нас бы в детдоме за такое сразу бы наказали. Надо срочно убрать.

И нагнувшись, она в считаные секунды быстро собрала все обрывки письма в ладошку. Но ладошка была маленькая и несколько обрывков вновь упали на пол. Положив в карман платья скомканные обрывки, Мариночка подняла с пола два выпавших клочочка. На самом большом из них было что-то написано, и Мариночка невольно прочитала: «Пётр Дарьян». Далее текст отсутствовал. Девочка быстро вытащила из кармана все обрывки письма и, разложив их на полу, начала прикладывать друг к другу в надежде, что что-нибудь получится. Но у неё ничего не выходило. Раздосадованная девочка ударила ладошкой по кусочкам бумаги, и те белыми снежинками поднялись в воздух.

— Опять от меня что-то скрыли, — серьёзно произнесла Мариночка. — Ох уж эта Микки! Но ничего, я всё равно прочитаю это письмо, где говорится про моего папу.

И девочка, собрав обратно все обрывки, побежала разыскивать Аркашу.

— Аркашенька, помнишь, как ты в детском доме развлекал всех ребят тем, что мог собрать любой разорванный листочек с текстом? Пожалуйста, сделай это сейчас, очень надо. Там про моего папу что-то написано. Они порвали это письмо, чтобы скрыть от меня.

Аркаша долго и усердно пыхтел, вертя и прикладывая разрозненные бумажки. Обладая феноменальной способностью аналитически мыслить, он уже через несколько минут сумел скомбинировать и сопоставить отдельные фрагменты некогда цельного текста. Чтобы собранный листочек не разлетелся от дуновения, Аркаша вырезал несколько полосок клейкой ленты и осторожно перенёс все листочки на эту ленту. В результате уничтоженное письмо возродилось. Словно великие исследователи-первооткрыватели, ребята склонились над письмом и, перебивая друг друга, начали читать. В результате склеивания текст получился отвратительного качества, но это не остановило юных исследователей. Многие слова были абсолютно непонятны детскому уму, однако основные моменты ребята чётко уяснили и поняли. Что Мариночкин папа жив и проживает в данное время в Воронеже. Что он живёт плохо и у него нет ног. Прочитав письмо, Мариночка приложила его к лицу и горько заплакала. Услышав пронзительный плач, в комнату вбежал Николай Петрович, а за ним и Мишель.

— Что случилось, дорогуша моя? — подняв девочку с пола, спросила Мишель.

Мариночка протянула ей склеенное письмо и произнесла:

— Мой папа жив, и он сейчас в нашем любимом Воронеже. Зачем вы ничего мне не сказали и порвали письмо от папы?

В словах девочки было столько укоризны, что на первых порах взрослым стало очень стыдно, и они не нашли, что ответить. Первой опомнилась Мишель.

— Девочка моя, Мариночка! Во-первых, нельзя читать чужие письма, со временем ты это поймёшь. Во-вторых, это письмо не от твоего папы, а от совершенно незнакомого человека, который когда-то видел твоего папу. И было это очень давно, а посему на данный момент о нём опять ничего не известно.

— Ты опять всё врёшь, Микки, — вытирая слёзы, проговорила девочка, оттолкнув от себя Мишель. — Я хочу к папе, в Воронеж. Я соскучилась по зиме, по снежным горкам, по снеговикам. Отвезите нас с Аркашей обратно, пожалуйста.

И девочка вновь разразилась громким плачем, надрывно приговаривая:

— Если вы меня не увезёте, я всё равно сбегу из вашей Франции, вместе с Аркашей.

— Николай, сделай же что-нибудь, видишь, какая началась истерика у ребёнка!

Видя, что Николай Петрович не предпринимает никаких действий, продолжая стоять в раздумье, Мишель присела на колени, обняла девочку и начала успокаивать её, поглаживая по головке:

— Ну что ты, ну что ты, родная, успокойся. Мы обязательно поедем в Воронеж, но только не сейчас, а немного попозже. И уж если ты затронула вопрос о своём папе, то послушай правду о нём. Он глубокий инвалид, без рук, без ног и, говорят, где-то в Москве побирается, как нищий. Он превратился в страшного дядю, всегда пьяный и оборванный. Ты к такому папе хочешь?

— Мишель, прекрати! Ты чего несёшь? — очнулся Николай Петрович.

Мариночка отскочила от Мишель и уставилась на неё, широко раскрыв глаза:

— В Москве? Так, значит, это был он, мой папа! Меня тянуло к этому дяде, как же я не узнала его?

— Николай, уйми её, пожалуйста, иначе она нам такое наговорит!